![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
О Реувене. Маленькое замечание к предыдущему посту
Известно, что, сколько раз зашел Яаков к Лее, столько раз та родила. В свете этого было не совсем понятно, зачем Реувен принес мандрагоры матери, ведь походы к ней отца к тому времени прекратились. В этом стоит разобраться.
Впрочем, Реувен всегда отличался странными поступками, требующими специального толкования. Так, ему пришлось объяснять, зачем он вынес постель отца из шатра служанки скончавшейся Рахели, – в семье Авраама подобным образом со старшими не поступали.
У него было свое мнение по поводу наказания Йосефа, в этом он выступил против братьев.
Возможно, временами им овладевала некая тяга к внутреннему бунту, что отчасти можно понять, если обратить внимание на некую нечеткость в статусе его рождения, когда отец полагал, что спит с Рахелью, но то была Леа.
Эта неясность определила нечеткость его позиций в отношениях с братьями. Он принял участие в путче Кораха. Даже племенной надел в Стране он по своей инициативе получил за Иорданом, что изначально не входило ни в чьи планы. И неслучайно напарником в этом полуизгнании выступила часть колена Менаше, потомка Рахели.
Наверное, тяготило над Реувеном сознание того, что он или не должен был родиться совсем, или должен был стать первым сыном Рахели. Отсюда его стремление спасти Йосефа[1], отсюда, возможно, происходит его симпатия к Менаше.
Он и мандрагоры, скорее всего, принес для того, чтобы мать передала их страдающей сестре. Причем руководствовался, как можно предположить, не логикой, а душевным инстинктом. Так или иначе, спрашивать его – зачем принес? – было бесполезно. Судя по тексту Торы, мать и не спросила.
За срок своей бездетности Рахель привязалась к своему первому племяннику. Так часто происходит в семьях, где ребенок получает весомую долю тепла не от матери, а от бездетной тетки. Реувен ответил привязанностью к ней и ее потомкам.
Ждать соучастия от единоутробных Шимона и Леви ему не приходилось. Те отправились на шхемский фронт, даже не пригласив с собой своего старшего брата. Да он и не пошел бы.
Теперь нетрудно понять, что он не мог быть посланцем своей матери, чтобы передать мандрагоры тому, кому они единственно были нужны. В противостоянии Леи и Рахели он не мог быть ни на чьей стороне.
[1] Можно представить себе, как Реувен обрадовался, когда Йосеф, пересказывая сон, обмолвился, что поклонившихся ему звезд было одиннадцать. На тот момент это означало, что Реувен не будет исключен за свой проступок из состава семьи. Пусть он утратил положение царя, но он остается в своем народе! Как за одно это можно было не любить Йосефа?
no subject
no subject
no subject
טוש''ע א''ח, ס' רמ, סי' ב.
Но самое интересное, как Маген-Авраам объясняет, что Яков не нарушил "бней-тмура" в случае "и вот, Леа". Он написал, что тут нет ситуации "быть с одной, а думать о другой", ибо под хупой видел Лею и пошел с Леей. Т.е. намерение у него было на ту, с кем был. Просто имя у "той" было другое.
Мне кажется, тут несколько иначе. "Тмура" началась не ночью, а еще под хупой. Ибо уже тогда думал о другой.
no subject
no subject
Что касается "странности, но не греховности хар-ра ребенка" согласен. Об том и пост.